Нашёл между делом старого знакомого по делам надцатилетней давности. Откопал тогда непонятно в каких закромах стёртую ксерокопию харбинских воспоминаний конца 1920-х годов, а интересовал Достика тогда год одна тысяча девятьсот восемнадцатый. Воспоминания до конца, понятное дело, доведены не были, хотя явственно между строк читалось, что осталось их автору недолго - больной, старый, потерявший всё, что можно было потерять, но от своих убеждений не отступавшийся. Умер он года через полтора, в эмигрантской газете был по этому поводу очень прочувствованный некролог.

А в этот раз обнаружилась серединка этой истории - год одна тысяча девятьсот двадцать четвёртый. Советская Россия начинает брать под свой контроль КВЖД, Карахан яростно торгуется с Чжан Сюэляном (подмявшим её под себя несколько лет назад, когда Российской империи не стало), переманивает на свою сторону администрацию дороги, вызывает "с материка" новые кадры, которых не хватает катастрофически - верных людей мало, и вычищает из полосы отчуждения тех, кого переманить нельзя, а терпеть невозможно. Работать и жить кроме как на КВЖД, собственно говоря, бывшим российским подданным тоже невозможно, вокруг идёт гражданская война, квалифицированные кадры новой власти нужны, да и замес в Маньчжурии такой, что где там красные, а где там белые, разобрать ни на первый взгляд, ни на второй непостижимо. И в свежеоткрытую советскую миссию пачками обращаются "бывшие" - за советским паспортом или хотя бы квитанцией на его получение. И тут знакомая фамилия - в списке увольняемых - убеждённых противников советской власти. Старик каяться не стал и за паспортом не пошёл. читать дальшеБывший полковник бывшего Оренбургского казачьего войска, седьмой десяток лет, - пять лет до публикации воспоминаний и шесть с половиною - до смерти в Харбине.

Его старшего сына, воевавшего на стороне красных, в 1918 году взяли в плен и зарубили подчинённые ему казаки - перед тем предложившие сыну известного атамана покаяться и воевать на стороне отца. Сын не покаялся.
Спустя двенадцать лет старик напишет в воспоминаниях: "в этом была, конечно, громадная ошибка казаков N-ской станицы". Но это - спустя двенадцать лет. А в восемнадцатом старик и сам попал в плен. Война-то шла кавалерийская, наскоками в степи, секретами,засадами, налётами на станицы. И ему тоже сделали предложение - заключить личный мир с советской властью, дать слово. Старик в жёсткой форме отказался, заявив, что "умрёт верным заветам отцов своих". До расстрела тогда не дошло - война еще только начиналась, нравы были помягче, а авторитет у старика - солидный. Сын явно пошёл в отца, и не похоже по делам обоих, что в восемнадцатом папа стал бы резать телятю на радостях обретения блудного сына..